«Я нахожусь в том возрасте, когда моя душа плавает в воспоминаниях. В моем саду воспоминаний одно из чудесных деревьев, может быть вечнозеленых, может вечноцветущих, - это жизнь и поэзия Жени Евтушенко».

«Мы с ним познакомились в 1956 году, когда я поступил в Литературный институт в Москве. На одной из встреч я увидел прелестную молодую пару. Это были Женя Евтушенко с таким острым, интересным лицом и очаровательная нимфа Белла Ахмадулина, - рассказывает Зульфикаров. - Они были тогда мужем и женой».

«Я не могу сказать, что мы были близкими друзьями. Женя был старше меня, входил в знаменитую компанию,  которую практически сам и возглавлял: Евтушенко, Вознесенский,  Ахмадулина и Рождественский.  Этот квартет не дал народу забыть о том,  что существует поэзия. Они выступали на стадионах, в больших залах, на сценах».

«Если говорить о чистой поэзии, Женя вел традицию Маяковского, в котором много эстрады, плаката, быстротекучей газеты… И от него, как от ледника идут реки, пошли поэты-плакатисты, поэты-эстрадники, поэты-журналисты!.. Они все были артистичными, блестящими ораторами, чувствующими толпу,  зал. Среди них Женя был как огнемет или как жаркая звезда».

Тимур Зульфикаров
Фото Asia-Plus

«Мы с ним  пересекались довольно редко,  потому что он был наверху, а я был в самом низу в тогдашней литературной иерархии. Если Женя был на сцене славы, то я был в катакомбах безвестности. Моя первая книжка появилась в 80-м году,  когда мне было 44 года, а Женя издал свою первую книгу еще в 19-летнем возрасте».

«Однажды он меня встретил и сказал: «Ты член Союза писателей?» Я сказал: «Нет». Он говорит: «Это безобразие. Я, конечно, не очень большой поклонник твоей поэзии, она очень странная. Но я считаю, что ты должен быть членом Союза писателей. Евтушенко как бы заставил меня написать заявление в Союз, он был человеком властным. Так он открыл мне врата в объединение писателей».

«Однажды раздался звонок, поднимаю - сам Женя на трубке. Он попросил меня приехать к нему на дачу в Переделкино. У него была  знаменитая дача с шикарной коллекцией живописи. Дача была как бы поэтическим центром Союза. Он сказал мне побриться, надеть белую рубаху. Когда я приехал, в гостях у него был Габриэль Гарсиа Маркес, знаменитый колумбийский писатель, со своей женой и двумя детьми. Женя был гениальным знатоком языков. У всех заграничных женщин,  которых он любил, брал уроки языка. И  шикарно говорил по-испански. Два переводчика напились и уснули. Он не давал Маркесу открыть рот. Под утро Маркес разозлился и схватил меня за руку. Мы разбудили переводчика, и он попросил меня рассказать о себе. Женя сказал: «Если хочешь говорить, штурмуй паузу». А паузы были редкими,  потому что Евтушенко был прекрасным оратором, златоустом».

«Помню, еще на одном собрании с застольем Евтушенко все под столом бил меня ногой: “Попроси, чтобы я почитал стихи”. Он не мог так тихо сидеть. Я говорю: “Подожди, сначала покушаем, потом прочтешь”. Но он не унимался, и я попросил. Он сразу подскочил и начал декламировать. Женя, как и Высоцкий,  горел буквально, не мог сидеть. Ему всегда необходима была аудитория».

«Еще было одно замечательное событие, связанное с Душанбе. Он, как стратегический бомбардировщик, мотался по всему миру и однажды прилетел в наш город. Вместе с журналистом и писателем Виктором Лысенковым они брели по ночному Душанбе. Вдруг увидели свет в одном доме, в одной-единственной квартире. Это был мой дом по улице Лахути, 11. Женя сказал: “Видишь, не весь город дрыхнет. Есть еще люди, которые не спят”. На что Витя Лысенков ответил: “Здесь живет Тимур Зульфикаров со своей  матушкой - профессором Успенской, замечательным русским ученым,  знатоком таджикского языка”.

Они постучались в дверь нашей квартиры. Моя матушка вначале перепугалась, но потом успокоилась, увидев моего друга. Сам я в это время был в Москве. Мне потом Лысенков рассказывал, что разговор был очень интересным. Моя матушка всю жизнь сомневалась в том, правильно ли я избрал дорогу поэта. Ведь поэзия не кормит человека. Но, правда, в те времена кормила, сейчас времена другие… На что Евтушенко ответил: “Вы знаете, Людмила Владимировна, если сказать честно, я не очень понимаю поэзию Тимура, но уверен, что  это, несомненно, необычный талант, вы не сомневайтесь”. Так он успокоил мою матушку».

«Меня в то время мало печатали, и никто, кроме Жени,  меня хорошо не знал. Он интересовался другой поэзией, не был замкнут на собственном пупе. До последних лет своей жизни создавал энциклопедии, собирал неизвестных провинциальных поэтов, и его деятельность в этом направлении была  великолепна».

«Я гляжу фильм Волкова “Диалоги с Евгением Евтушенко”, он мастерски сделан, туда вставлена потрясающая хроника. Но поэзия - это не политика, не суета, не участие в семинарах, не встречи с президентами. Возьмем Пушкина или Толстого, хотя цари знали о них, но они не стремились к царям  и жили своей писательской жизнью. Суета во многом “сожрала”  Женин поэтический талант. Жажда славы, быть на виду,  быть политиком – все это есть суета. Поэт должен сидеть на берегу реки,  бродить в  полях… Как сказал Пушкин, “служенье муз не терпит суеты; прекрасное должно быть величаво…” Это банально известные вещи. 90, может быть 99, процентов написанного Женей умрет. Это - газета, текучка, суета. Останутся вечные вещи – о любви, Боге, звездах, природе. Несколько его стихотворений, на мой взгляд, останутся в русской поэзии. Я помню даже некоторые его стихи:

О, свадьбы в дни военные!
Обманчивый уют,
слова неоткровенные
о том, что не убьют...
…Летят по стенкам лозунги,
что Гитлеру капут,
а у невесты
слезинки
горючие
текут.

Ранние его стихи замечательны.

Это, конечно, мое суждение. Оно носит горьковатый характер,  но поэзия -  жестокая вещь».

«Женя помогал очень многим людям, страдал из-за них, это служение выше его поэзии. Поэт в России больше чем поэт. Вот и он был больше чем поэт, но это часто вело к тому, что он не был уже поэтом. Потому что больше чем поэт - это уже не поэт. Эти ребята - поэты газеты и плакатов - в каком-то смысле отняли жизнь и судьбу у настоящих поэтов, к которым я отношу Николая Рубцова, Михаила Еремина, других, в том числе и себя. Их поэзия  во много раз выше, чем то, что делали эти эстрадные ребята. Однажды мы с Женей сидели в одной компании, я чуть выпил и с горечью ему сказал: “Ведь ты занимаешь мое место. Не ты поэт, а я. Бог мне дал эту миссию”».

«Для русских людей глубоко непонятна акция его отъезда. Когда Россия попала в тяжелейшее время,  в 91-м, он уехал в разгар смутного времени, которое продолжается и ныне, только  в других формах, более темных. Если ты один из лидеров духовной жизни страны, почему вдруг за 10 тысяч километров уезжаешь? Здесь у него была и слава, и деньги, прекрасные условия жизни. Почему он уехал? Солженицына выгнали, а Евтушенко никто не выгонял».  

«В конце скажу такую вещь, которая относится в том числе и ко мне. Настоящие поэты долго не живут. Настоящая поэзия - это молодость,  красота,  любовь, хмель, застолье,  друзья,  женщины. Поэты рано умирают. Если поэт доживет до старости,  то превращается в мудреца-философа. Но Женя не стал мудрецом, а остался репортером и очень немного – поэтом».