О том, как женщине пережить самую страшную трагедию – смерть своего ребенка, стоит ли бросать ради музыки всё на свете и почему Шахринисо стала Яковлевой – певица рассказала «АП».

В ноябре мне на Viber пришло сообщение: так, мол, и так, приглашаю на творческий вечер, исполнять буду свои песни; если надумаете – приходите, Шахри. Шахри – это звукорежиссер Шахринисо Яковлева, и казалось, что в Таджикистане её знают все – она в команде Далера Назарова, она музыкант, она родом с Памира, она милая и добрая. Во всяком случае я и моё окружение думали именно так. На деле, вернее на сцене, всё оказалось намного сложнее. Шахри, которую до её творческого вечера я, например, видела только за игрой на музыкальных инструментах позади поющего Далера Назарова или с гитарой на нескольких «квартирниках», вдруг выдала полноценный концерт из невероятно трогательных песен. Причём своих песен, в том смысле, что она сама пишет стихи, сама создаёт музыку и сама всё это поёт.

Еще, до творческого вечера я привыкла видеть Шахри в неизменных джинсах и толстовках, в удобных кроссовках; и вдруг на сцене женщина на опасных каблуках, в черном шифоновом платье приветствует зрителей голосом Шахринисо Яковлевой.

Фото Асада Голубева
Строки из колыбельной посвященные ее сыну Дильшоду «…это не сказка, это не сон, ангел спит на моём плече», «мама, не плачь, потому что все сокровища мира не стоят твоих слёз».

Зрителей собралось много - зал был полный. Скоро весь этот зал засопел и завсхлипывал. Шахри позвала на сцену своих детей – дочь спела, сын сыграл на гитаре, - а потом призналась, что, к счастью, она мать троих детей. Только третьего с ней уже почти год, как нет. Еще Шахри рассказала историю о том, как третий – Дильшод – пятилетним прибежал домой – чумазый, и на грязном лице две дорожки от слез – кто-то обидел. Как она прижала его к себе, успокаивала и сочинила на ходу один куплет колыбельной. Там про то, что «это не сказка, это не сон, рыжее солнце спит на моём плече», и что «сынок, не плачь, потому что все сокровища мира не стоят твоих слез». И эту колыбельную из одного куплета Шахри пела Дильшоду; а второй куплет сочинила этим летом, когда его уже не было. И там про то, что «это не сказка, это не сон, ангел спит на моём плече», и что «мама, не плачь, потому что все сокровища мира не стоят твоих слёз».

Еще она показала видео «рыжего солнца», и зал уже просто ревел. А Шахри – ничего, она держалась: стояла как натянутая струна, и ни одного даже вздоха; ровным и спокойным голосом продолжала вести концерт. Красивая и сильная.

Через неделю после этого вечера мы с ней встретились, в её маленькой студии в здании киностудии «Таджикфильм». И запись интервью на моём диктофоне – 287 МБ, это значит - 5 часов 14 минут.

Жаль, обо всём не расскажешь.

Шахринисо и Дильшод
Фото из семейного архива

«Приезжаю в Таджикистан, а тут все такие красивые, чернобровые»

- Шахри, ну для меня, конечно, открытие, что вы родом не с Памира, а из Ташкента. Вот тебе раз! Как вы тогда тут оказались?

- Замуж вышла и переехала из Ташкента в Курган-Тюбе. А вообще, у меня мама – таджичка, у нее родственники тут, в Куйбышевском районе, и мой муж тоже оттуда, он вообще из семьи наших дальних родственников. В 1995 году я сюда переехала, но и до этого тут бывала. Помню, приезжаю первый раз в Таджикистан, а тут все такие красивые, чернобровые, и речь красивая такая. Моя старшая сестра тоже попала в семью моего мужа, она вышла замуж за его дядю. Хорошая семья, просто немного другие традиции. Вот такой эксперимент. Ну как? Всё правильно получилось, я ни о чем не жалею, я отнеслась к своему замужеству, как к очень серьёзному и важному мероприятию. В 18 лет я почему-то решила, что пора замуж, мол, чего еще ждать от жизни? Да и парень хороший - пойду. «Нормальные» мысли для 18 лет, правда?

- Вы с супругом не живете?

- Мы разошлись. Так получилось. Это, конечно, не повод для радости, но и печалиться смысла нет. Мы друг другу даны только на время – отработали свою карму и пошли дальше. Самое главное, чтобы от этой «отработки» в душе оставалась благодарность за совместный опыт. С семьёй супруга у нас сохранились тёплые отношения, и моих детей они очень любят.

Недавно мы с сестрой разговаривали и пришли к выводу, что мы как будто не одну жизнь прожили, а целых три. Сначала – Ташкент, мама с папой; потом Курган-Тюбе – замужество; третья жизнь идет сейчас. Но, насколько я помню, на каком бы этапе мы ни находились - были счастливы. А когда понимали, что нам это не подходит, этот этап как-то сам собой заканчивался. Но все было не просто так. Например, моя жизнь в таджикском кишлаке сбила с меня всю мою ташкентскую спесь. Моя сестра – Гульширин – большой мой учитель. Она, например, сразу приняла культуру мужа: тапак лепила, корову доила, язык выучила, детей своих положила в гахвару, и гахварашка у нее была такая вся красивая - в белых рюшах. Она во всем этом находила что-то интересное. Хотя ей должно было быть очень трудно – она пловчиха, горнолыжница, ножки от ушей, а тут совсем другой мир. И она – улыбается, учит меня мух выгонять полотенцем из комнаты. А я приехала – такая «урус келин». Кто-то приходит, я дверь открываю, они спрашивают свекра или свекровь, я отвечаю, мол, их нет дома, и закрываю дверь. И сестра потом прибегала ко мне и говорила: «Шаха, ты че? Так нельзя делать». Когда растешь в большом городе, восточные традиции, к сожалению, теряются.

Но бог дал мне шанс поработать над собой, научиться общаться с людьми по-человечески. И я этому очень рада. Я нашла в той жизни своё очарование и счастье. Приняла её.

Фото Асада Голубева
В Курган-Тюбе у меня дома не было инструмента, и если я слышала звуки фортепиано в каком-нибудь доме, то стучала в калитку и говорила: «можно мне поиграть немного?»

- Шахри, почему вы «Яковлева»?

- Потому что у мужа фамилия «Яковлев», вот почему. На самом деле это очень красивая история. Дед моего мужа – Николай-бобо, его до войны звали Абдусамад. Он на фронте дружил с Николаем Яковлевым, и они решили: кто из них выживет - тот возьмет имя того, кто погибнет. Дед моего мужа выжил, его друг – погиб, тогда он взял имя Николая, поехал к его матери, рассказал о сыне. Этого деда я хорошо помню, моя сестра была невесткой Николая-бобо, и мы с младшим братишкой как-то прилетели к ней в гости на Як-40. Это был первый визит от нашей семьи к их, и они думали, что мы приедем из Ташкента всей семьей. Приехали нас встречать на трёх машинах, половина авлода, Николай-бобо в парадной форме с орденами, и мы выходим с братишкой – мне 14, ему, значит, 11, – «здрасьте». И они хоть бы бровью повели! Посадили нас в машину с Николаем-бобо, он еще в дороге беседу поддерживал. Всё-таки те, кто войну прошёл, они другие совсем.

- А как закончился этап в Курган-Тюбе?

- Я как-то наткнулась на самоучитель английского языка Карла Эккерсли, помните, был такой? Стало интересно, стала заниматься. У меня тогда уже двое детей было. Вдруг прямо рядом с нами открылись курсы английского языка и гражданского права, я стала отпрашиваться у мужа: «пусти, пожалуйста, я детей с собой буду брать». Он отпустил. Я бегом туда, на вступительный экзамен, написала диктант. Потом моя учительница по английскому – Марина Бабаевна Ботвинкина, – блестящий педагог, у которой в школе на уроках было так интересно, что ее ученики после занятия прятались в шкафах, чтобы не уходить, так вот она смеялась, рассказывала, что в списке: «такая-то, юрист», «такая-то, экономист», «Шахринисо Яковлева, домохозяйка», а диктант на 5. Мне очень хотелось учиться, я прошла первый курс, потом второй, выучила язык. Потом пошла волонтёром в ACTED, и буквально через месяц меня приняли на работу.

И начался новый, счастливый этап: я не могла дождаться утра, чтобы поскорее пойти на работу. Быстро попала в большой проект: мы работали с местными общинами, ездили по кишлакам и районам. Я начала неплохо зарабатывать. Мне было так приятно, что могу купить что-то сама своим детям, приятно было чувствовать себя самодостаточной. Потом были новые проекты в других международных организациях. Я искала работу только здесь, потому что в Ташкенте себя уже не видела, прикипела к Таджикистану. Хотя я очень люблю Ташкент - это моя родина, мой город, но…

У меня есть в одном стихотворении: «Здравствуй, город мой. Прости, так случилось, что судьба у нас с тобой не сложилась».

Фото со страницы Шахринисо Яковлевой в ФБ

​​​​​​«Я слышала у вас фортепиано, можно мне поиграть немного?»

- А музыка присутствовала в курган-тюбинском этапе?

- А как же! Конечно, присутствовала – между стиркой и готовкой. Я очень люблю это дело: с детства играю на фортепиано, в 16 начала писать стихи и музыку. Толком и не помню себя без музыки. Когда мне было пять лет, в наш детский сад пришли педагоги из музыкальной школы, у меня обнаружили абсолютный слух, родителям рекомендовали отдать меня на музыку. Но я была совсем ребенком, и родители решили, что заниматься музыкой рановато, да и водить некому, они оба тогда работали. Но тут вмешалась моя бабушка - Рабига Аминовна; она сказала, что будет сама меня водить на уроки, и до четвертого класса так и делала. Мне достался самый лучший педагог – Тамара Георгиевна Саркисова, она столько в меня вложила, что до сих пор руки на клавиши ложатся легко и красиво. Это её заслуга. И вообще то, что я до сих пор в музыке, – во многом благодаря стараниям Тамары Георгиевны. Где-то в классе четвертом я взбунтовалась и решила всё бросить. Ну, потому что устала: два дня в неделю у меня занятия по специальности в «музыкалке», в среду - сольфеджио, еще два дня – хор, тоже здесь, а еще по 3-4 часа каждый день нужно сидеть за музыкальным инструментом. А еще основная школа, домашние задания. Я перестала ходить в музыкальную школу, записалась на бадминтон, и однажды иду домой, захожу в подъезд и чувствую запах парфюма Тамары Георгиевны. Я бегом по лестнице домой, заскакиваю в квартиру и спрашиваю папу: «Тамара Георгиевна приходила?!» Он отвечает, мол, да, приходила. Я: «И что сказала?». «Да ничего, нормально всё… Плакала она», - говорит отец.

Тогда я вернулась в «музыкалку», а с годами поняла, что музыку бросить вообще никогда не смогу.

- И потом был Далер Назаров.

- Я, кстати, о Далере сначала вообще ничего не знала. Даже песен его не слышала. Услышала как-то записи Муборакшо, подумала, что это Далер поёт. Хотя в чем-то была права: там везде был Далер - он на бэк-вокале ювелирно сливался с голосом Муборакшо, и очень красиво получалось. Поэтому многие путали. Потом уже, когда мы поближе познакомились с ним и с ребятами из группы «Шамс», я узнала, какую большую роль Далер сыграл в судьбе Муборакшо.

Мы с Далером как-то сразу подружились. Помню, я сочинила песню, спела ему по телефону и говорю: «Давай запишем», он отвечает: «Давай». Он сказал, чтобы я пришла на студию группы «Шамс». И тогда в первый раз я увидела этого человека в работе. Все его знают как мэтра таджикской эстрады, маэстро, гения – это всё так, но какое наслаждение наблюдать за ним, когда он работает, вот где видно настоящее мастерство!

Он спокойно пошел всю аппаратуру подключил сам, настроил, разъёмы все знает, залез под стол, что-то там подправил. Я страшно волновалась, потому что запись, особенно в первый раз, - это же хуже, чем у зубного врача на приёме. Потому что, когда ты начинаешь петь и слышишь себя в записи, - там же все честно: ты понимаешь, как ты поешь, и ты видишь пропасть, которая тебя отделяет от ребят, которые по 40-50 лет музыкой занимаются. И так жутко в этот момент, ты думаешь, как ты вообще посмел к этому прикоснуться. А тут еще перед тобой тот, который давно уже там. И он тебе вдруг говорит: «Ты знаешь, я тоже каждый раз так волнуюсь».

Фото Асада Голубева
«…Мне важно было, чтобы зрители меня услышали и поняли правильно. И еще я про себя сказала: давай, сынок, помоги мне»

Люди ведь думают, мол, что вам, артистам: сиди да играй целый день. Но ведь за одним «динь» знаешь какая работа! Особенно когда тебе годами все вокруг говорят, мол, хватит, что ты ерундой занимаешься, а ты ночами продолжаешь по клавишам стучать, ищешь, ищешь, стараешься, а никак не получается. И руки опускаются, и ничего не хочется, но ты начинаешь всё сначала, потому что жить без этого не можешь.

- Поэтому вы всё бросили и полностью ушли в музыку?

- Не сразу всё бросила. Я сначала просто приходила в студию, смотрела, как Далер работает, иногда что-то тоже делала, подпевала. Мало кто знает, но профессионалы не дадут соврать, Далер не только хороший певец, музыкант, аранжировщик, композитор, он еще и самый лучший звукорежиссер в стране. Я видела его в работе и думала, что вот человек столько всего знает, умеет, рядом с ним садись и учись. Еще мне ему помочь хотелось хоть в чем-то. Он тогда с Roland файлы в компьютер скидывал - долгий нудный процесс, я и сказала: «Давай помогу. Ты мне объясни, как это сделать, и я попробую». Я раньше этого никогда не делала, но, знаете, банки на зиму закручивать тоже непросто, но я научилась, и они у меня не взрывались. К тому же я музыкант, и в офисе столько лет проработала, неужели не смогу? И я стала делать всё, что мне попадалось под руку. Пленки оцифровать, инвентаризацию сделать, чай заварить. «А давай я чехольчики  на колонки сошью». И шила. И всё время смотрела, как он работает. А однажды его спросила: «А женщина может вот так работать, ну, звукорежиссером?» Он повернулся и ответил: «Конечно! Ты знаешь, какие девчонки в Германии на пульте работают!» 

Прошло несколько месяцев, и вдруг Далер мне сказал: «Если тебе интересно моё мнение, то тебе надо этим заниматься, а не в офисе сидеть». Я ему тогда ничего не ответила. Потому что всё было не так просто: у меня трое детей, их кормить надо, я уже без мужа, квартиры здесь нет. В общем, всё очень непросто. Я позвонила папе и сказала: «Папа, я хочу остаться на студии, я хочу учиться у Далера». А понятное дело, что учебу и работу совмещать сложно. И папа мне ответил: «Сколько тебе лет?», и я такая поникшая: «Ну 30». А он: «А чё ты так: ну 30? Я в свои 30 только в ленинградскую консерваторию поступил! Знаешь что, если это серьёзно, то оставайся. Только если серьёзно!» А папа для меня – это всё на свете! Понимаете, если папа примет – значит, всё будет; если папа скажет «нет», то нет. Потому что папа - мой самый настоящий друг. Который вот прямо умрёт за меня! Который ни за что меня не подведет и никогда не посоветует плохого. Это ведь только благодаря их с мамой поддержке я смогла и детей поднять, и новую профессию освоить. В общем, я пришла к Далеру и сказала: «Я остаюсь».

Шахринисо с мамой
Фото Асада Голубева

«У меня был последний патрон: надо было выстрелить и не промахнуться»

- На сколько вы остались?

- На восемь лет. Это было невероятно. Большущий подарок в моей жизни. Но, как я уже говорила, мы друг другу даны только на время. Меня до сих пор иногда называют «Далерова Шахри», и для меня это честь, конечно, но я не хочу зарабатывать баллы на этом. У каждого из нас есть своё назначение, свой путь; и у меня тоже, и я должна пройти его самостоятельно.

- Почему ваш концерт состоялся именно сейчас?

- Потому что время пришло. Ну и потом, чтобы сделать что-то большое и красивое, нужно время на подготовку, нужна хорошая команда, надежные люди; я должна была найти их всех, мы должны были полюбить друг друга. Ты, конечно, можешь сделать что-то один, ты можешь быть очень крутым, но разве это счастье? Для счастья нужен хотя бы еще один.

- Шахри, как вам удалось не расплакаться на концерте?

- Не знаю, я настраивалась. Это мне было принципиально важно, хотя я очень эмоциональная. Ну, помолилась, конечно. Еще мой друг, актриса Зульфия Садыкова, она лучше всех понимала, через что я сейчас прохожу; я попросила её сесть в первом ряду. Чтобы если что - я могла посмотреть на неё и успокоиться. Но до этого не дошло. Я ведь не хотела давить на жалость. Мне нужно было поделиться чем-то важным. И у меня было такое ощущение, будто у меня всего один патрон: надо было выстрелить и не промахнуться. Мне важно было, чтобы меня услышали и поняли правильно. И еще я про себя сказала: давай, сынок, помоги мне.

Фото Асада Голубева

- Мы боялись, что вы сорветесь.

- Так я внутри уже давно плачу. Это не проходит… Это вообще никогда не пройдет! Говорят, надо уметь принимать, надо уметь отпускать. Неправда это всё. Просто учишься жить с этим, потому что другого выхода просто нет.

Дильшоду диагноз поставили в Душанбе, в 2011 году. Врачи не знали, как мне сказать, и просто посоветовали почитать про первичную легочную гипертензию. И вот мы пришли домой, он лег спать, я рядом – в гугл полезла. И знаете же, как это бывает: холод от ног поднимается наверх, выше и выше ползет. Я читаю и понимаю, что всё очень-очень плохо. А он рядом спит… Он так до конца и не узнал сути своего заболевания…

Нам врачи дали 2 года, мы продержались пять. Далер сказал мне тогда: «Не увози его больше никуда, пусть он будет рядом с нами и пусть это его время будет счастливым». Оно было счастливым…

- Вы поете, что никогда не были на Памире, - там очень красиво...

- Теперь уже была. Там действительно очень красиво, и определенно это место мне не чужое. Кто знает, может быть я там была когда-то в прошлой жизни, может быть еще буду. Это место в моей судьбе играет какую-то свою роль. Что ж, пусть так и будет.