Признаюсь, хотел поехать в Болгарию, чтобы посмотреть фильм Шарофат Арабовой «Тасфия» в залах софийского кинофестиваля. Не получилось по времени. Хотел поехать, потому что был очарован ее курсовой работой «Летать высоко» о жизни и мечтах мальчика за кулисами цирка. Фильм околдовал меня своей режиссурой и цветовой гаммой. К счастью, хотя и спустя долгое время, мне удалось посмотреть и нашумевшую «Тасфию». Ее привез коллега из Душанбе. В записи на диске. И не было для меня лучшего подарка!.. 

Фильмы Шарофат Арабовой поражают зрителя своей красотой, где в симфоническом единении переплетаются люди, вещи, природа и звук. А позже и идеи. Эти работы напоминают творчество исполинов таджикского кино, таких как Бахтияр Худойназаров, Бако Садыков, Давлат Худоназаров, Маргарита Касымова и других, и в тоже время наряду с произведениями Носира Саидова, Руми Шоазимова, Умеда Мирзоширинова, Диловара Султанова, Мухиддина Музаффара представляют новое лицо таджикской кинематографии.

«Тасфия» в переводе с арабского означает «очищение, облагораживание». Но это дословно. Как религиозно-философский термин суфиев оно обращено вовнутрь – очищение души для будущего соприкосновения, осознания и слияния со Всевышним. А этот нелегкий путь должен быть чистым и красивым.

предоставлено Салимом Аюбзодом

А «Тасфия» действительно красивый фильм. В каждом кадре – красота натуры, людей, линий, движений, несмотря на глубокий трагизм сюжета. Красивые, высокие, зеленые и голубые горы, заснеженные вершины, бурлящая белой пеной река, прозрачная вода, синее небо, белые облака, расцветшие кустарники, темная ночь с луной за тучами, черная гора, пепельная дыра, серые и давящие стены шахт. На этом фоне главный герой признается в любви, радуется жизни, поет и танцует, а потом совершает убийство своей возлюбленной и обрекает себя на тяжелые муки самоистязания и самоочищения.

Сложна красота вещей, когда блестящие как луч ножи с украшенными орнаментом рукоятками летят в сторону дойры, раз за разом остро и безжалостно вонзившись в кожу, натянутую на деревянный круг традиционного таджикского барабана, глухим звоном разрывая веселый музыкальный инструмент.

Кругом лунная ночь горного кишлака, пение цикад и глухой шум реки. Ночь, предопределенная для любви и страсти. Но дойра, издававшая до этого бойкие и радостные звуки, умолкает навсегда.

Нет больше зажигающих песен и пылких танцев, когда звучала дойра и танцевала любимая женщина. Так в одночасье рушится счастливый мир главного героя «Тасфии», Шамса, которого блестяще играет молодой актер Хуршед Мустафоев.

Дойра, ранее издававшее радостные и зажигающие звуки, теперь пронзенная острыми ножами приобретает символический смысл. Вспоминается Хайям «Едва занавес упадет, не останется ни тебя, ни меня». «Чун парда барафтад, на ту мониву на ман”. «Парда» не только «занавес». Кожа на дойре тоже называется «парда». Разрыв парды означает конец, крах, тупик, точку невозврата. Таджики называют аморального человека «бепарда» - без покрывала.

Герой «Тасфии», в порыве гнева ножами разрывает парду, облекая себя на вечное горе, на преступление, за которое потом не сможет отплатить и долголетними мучениями на урановых рудниках. Преступление, которое не смоется одним самобичеванием, а только смертью, так как в самом ядре трагической ошибки кроется настоящая любовь, без которой Шамса охватило полное опустошение, как скажем Георгия Мелехова в «Тихом Доне» Михаила Шолохова.

Но почему, чтобы осознать это, занавесу нужно падать, кроваво разрываться? Неужели простая дикая ревность должна привести к такой развязке? Была ли она, моя единственная, чиста? Вопрос для традиционного общества отнюдь не риторический. Звучит в ушах притча старого дервиша: «любовь и смерть кочуют неразлучно, как стадо и пастух. И смерть-пастух пасет любовь – свое стадо…».

Вспоминается незабвенный Лоик Шерали: «Начало любви – высокое небо. Конец любви – зовущая могила» (Аввали ишқ - осмони баланд. Охири ишқ - хоки домангир).

предоставлено Салимом Аюбзодом

Герой убивает свою любимую, но не сможет убить в себе любовь.

Остаются в тени и за рамками экрана причины главного действия, так сказать завязки. Ревность? Измена? А важно ли? Вопросы приходящие и уходящие, вечным остается только вопрос преступления и наказания, судьба Раскольникова, расплата ради очищения, поиск покоя и умиротворения в мире, где гармония и высшее счастье разрушены собственными руками.

Фильм снят по мотивам рассказа Тимура Зульфикарова «Ревность», в которой знаменитый писатель поэтизирует, казалось бы, обыденную историю, поднимая ее до уровня философской притчи. Вместе с тем, рассказ, как говориться, сильно книжный, скупой на ответы и объяснения, что видимо, и предопределило недосказанность в фильме.

К счастью зрителя, Шарофат Арабова смогла удачно расширить и детализировать действо, тонко внести новые персонажи, драматические диалоги, развитие событий, сохраняя основную канву. Это не экранизация литературного произведения, а фильм, снятый по мотивам рассказа.

Возможно, желание сохранить основную канву где-то и сковывало создателей фильма, но вместе с тем давало простор для поиска и импровизаций. Отсюда и незаконченность жанра – от притчи до документальности, от буффонады до этнографичности, от музыкальности до магической драмы. И тут красочность, цветоигра и красота выступают в роли объединяющего начала. И звуки: реки, ветра, ночи, прекрасных песен. И великолепная музыка известного композитора Толибхона Шахиди. И отличное музыкальное сопровождение Икбола Завкибекова. Красота!

Примечательно, что красота не конфликтует с тем, что происходит на ее фоне, а добавляет боли и трагического великолепия, как бы подчеркивая, что следует любить жизнь, природу и людей, чтобы ни случилось. Но Шамс, единожды ошибившись, не замечает всей этой красоты, для него жизнь закончена той лунной ночью. Он не умирает даже в урановых рудниках, смерть не берет его, хотя оттуда никто не возвращается живым. Он идет против всех небесных знаков и примет о том, что нельзя останавливаться, нельзя гробить свою жизнь, нужно найти в себе силы и добром расплатиться за содеянное. Но призыв остается неуслышанным. И тут красота, окружающая его, сопровождающая его всюду, по горам и долам, и даже в смертоносных рудниках, сделает холостой выстрел в третьем акте.

Но зритель этого не замечает, так как «Тасфия» - это, прежде всего, для глаз и ушей, осознание действия происходит с запаздыванием на несколько минут, а может быть и дольше. Натура для каждого кадра выбрана удачно и природа как бы тоже играет свою роль по замыслу и указаниям режиссера.

Работа оператора восхищает. После просмотра в памяти крепко остаются лица, действия, голоса, музыка, цвет, которые потом, много дней спустя, повторяются в сознании зрителя. Через них запоминается смысл, сюжет, идеи, которые позже сформируются в определенный посыл, и возможно, воздействуют на мировоззрение, и даже характер. Для этого и существует кино. Зрителю неважен ни жанр, ни достоверность. Существуют же фильмы-сказки. У нас фильм-притча!

предоставлено Салимом Аюбзодом

Но следует согласиться с тем, что оставшиеся без ответа вопросы никак не могут работать в пользу фильма.

Вот, например, а любила ли Мехри своего Шамса так же обоюдно, с той же силой? У актрисы Рудобы Махмудовой небольшое пространство раскрыть свою сущность. Виновата ли она или нет в трагическом поступке Шамса? Почему Шамс считает, что она нарушила клятву? Может быть, хотела поозорничать и вызвать ревность любимого человека?

Почему остается ощущение плоскостности ее характера? На ее фоне гораздо более выразительными кажутся образы, созданные Вахобом Дустовым, Исо Абдурашидовым и Шерали Абдулкайсовым. Абдурашидов просто замечателен! Несмотря на эпизодическую роль он надолого остается в памяти зрителя.

Огромным потенциалом владеет Вахоб Дустов. Он, также сосланный на урановые рудники, говорит, что его наказали за правдивые слова и должен же быть в обществе хоть один, режущий правду-матку! У зрителя появляется подозрение, что он не закрыл рот при виде того, что председатель колхоза заказал себе памятник и хочет установить его у въезда в кишлак. Ведь не арестовали же его только за то, что он напомнил Шамсу об убийстве Мехри?

Кукольник Дустова перекликается с дервишом Абдулкайсова. Когда дервиш и его сын покидают свое временное пристанище под старым деревом, они оставляют там лампу. Когда образ Мехри появляется перед глазами убитого горем Шамса, в руках она держит фарфорвую тарелку с голубым орнаментом. Можно по-разному объяснять эти символы, но не хватает подсказки, направляющие наши мысли в те же русла, что и авторов.

предоставлено Салимом Аюбзодом

Цветом и красотой поражают костюмы. Но иногда этого этнографического добра настолько много, что незаметно подкрадывается мысль, а на чей взгляд подстроено все это? Но если это стиль, какую роль играет световая гамма? Должны ли некоторые цвета преобладать и приобрести символическое значение?

Зная о том, что у Шарофат Арабовой гены киношника и дизайнера (дочь легендарного таджикского оператора и режиссера Мамадкула Арабова, мать – Гузель Майтдинова, искусствовед и историк), и она училась в киношколе в Индии можно предположить откуда у нее увлеченность цветом. Но она так же исследовала историю таджикского кино, прошла курсы знаменитого русского и советского режиссера Никиты Михалкова. Было бы замечательно ей также увлечься иранской кинематографией, которая в наше время является одной из самых успешных и новаторских в мире.

Она еще в начале пути, но уже можно видеть, что путь этот будет большим и замечательным. Ее фильмы заставляют зрителя вновь открывать для себя чудесное очарование кино. Это то, что западает в душу от просмотра. Такое, видимо, характерно только хорошему кино. А кино Шарофат Арабовой в самом деле хорошее.