«…Иногда мы видели, как старый писатель выходит за калитку подышать свежим воздухом и сидит на стульчике, опершись на посох. В один из таких дней мы проходили мимо дома устода…», - писатель Мансур Самими долгое время собирал воспоминания о таджикском советском писателе, общественном деятеле и учёном Садриддине Айни.

Когда я родился, минуло уже полгода со дня кончины устода Садриддина Айни. Помимо того, что давали учебные программы и что об основоположнике современной таджикской литературы нам говорили учителя, я открывал для себя устода по мере погружения в его книги, прежде всего «Воспоминания», которые я перечитывал много раз на таджикском и русском языке в переводе Сергея Бородина. Хотя я ни разу не бывал на малой родине устода – в бухарском кишлаке Соктаре, в Верхней Махалле все его улицы и закоулки, где прошли детские годы устода, мне казались знакомыми, как улицы и переулки посёлка Вахш.

Как будто и я вместе с друзьями детства устода бегал в пустыню смотреть на передвижения барханов, как будто и я пас скот.

Будто и я был рядом, когда отец устода издали показал ему на проезжавшего поэта Исо. Таково было воздействие «Воспоминаний» на меня. Будто и я вслед за жаждущим знаний Садриддином следовал в Бухару, видел тесные и тёмные кельи в медресе Мири Араб, знакомился с братьями Махдуми Гавом и Пираком, наблюдал с интересом за их попыткой создать таджикско-русский разговорник, гулял возле хауза Девонбеги, излюбленного места бухарцев.

Позже я ознакомился и с другими произведениями устода, мне стала ещё более очевидной масштабность личности и значимость объединяющего нацию слова Айни в то сложное и противоречивое послереволюционное время. Прочитал и множество заметок, посвящённых устоду Айни. Особенно понравился мне очерк Сатыма Улугзаде об их совместной поездке с Айни и Джалолом Икрами в Бухару.

Со временем мне посчастливилось встретиться с людьми, видевшими Айни и даже общавшимися с ним. Некоторые факты и эпизоды из их рассказов, быть может, не всем известные, я по журналистской привычке зафиксировал в своём блокноте.

Садриддин Айни

Одним из таких людей была сестра академика Бободжана Гафурова Тоджинисо Гафурова, по профессии  журналист и переводчик. Одно время она работала редактором в Таджикском государственном издательстве. Однажды, когда готовилась к печати повесть С.Айни «Ятим», возник какой-то вопрос, и Гафурова написала устоду письмо в Самарканд, где он большей частью жил. Устод незамедлительно ответил, но при этом не преминул отметить, что в письме не указана дата, а без этого элемента эпистолярный жанр существовать не может. «Этот урок устода я запомнила на всю жизнь», - говорила она.

Как-то на одном литературном вечере в малом зале Союза писателей старый учитель из джамоата Гулистон района Рудаки Солех Бобизода рассказал следующее:

«В те далёкие годы я учился в Душанбинском пединституте и с одним однокурсником снимал квартиру невдалеке от дома, где жил Садриддин Айни, недавно избранный президентом Академии наук Таджикистана. Мы иногда видели, как старый писатель выходит за калитку подышать свежим воздухом и сидит на стульчике, опершись на посох. В один из таких дней мы проходили мимо дома устода, почтительно поздоровались и хотели идти дальше. Устод поманил нас. Когда мы приблизились, он тихим голосом сказал:

- Мой осёл мучается от жажды, однако поведать об этом бедняга не может. Во дворе есть вёдра и коромысло. Если вы принесёте из речки воды, наполните корыто и поставите возле осла, то сделаете благое дело.

Мы охотно выполнили просьбу устода. Он поблагодарил нас и стал расспрашивать, кто мы, откуда.

Когда он узнал, что родом я из махалли, расположенной рядом с гробницей Мавлоно Якуби Чархи, слегка задумался.

- Вы знаете, - сказал устод, - что Мавлоно был не только крупным богословом и одним из самых образованнейших людей своей эпохи, но и видным представителем суфийской школы накшбандия, девизом членов которой было: «Сердце - с богом, рука - в труде»? Это значит, что все люди, в том числе и духовенство, должны добывать хлеб насущный своим честным трудом. К Мавлоно для поклонения приезжал сам Абдурахман Джами. Я бы тоже хотел посетить гробницу святого. Вы можете в такой-то день проводить меня туда?

Я согласно кивнул головой и в назначенное время пришёл к устоду. Он верхом на осле, а я пешком отправились в путь. За устодом была закреплена служебная машина, но он почему-то предпочёл ехать на осле. Когда мы прибыли, устод вначале посетил гробницу, затем долго сидел в тени огромных вековых чинар, о чём-то думал и только затем пустился обратно».

Я имел честь быть знакомым и с сыном устода - Камолом Айни, эрудированным и общительным, как и его великий отец, человеком. Как-то он спросил меня, выпускником какой школы я являюсь. Я ответил, что школы №1 Вахшского района.

Тогда он сказал, что жители этой плодоносной долины в основном переселились туда из других регионов, и поинтересовался, откуда мои корни. Я ответил, что родители мои из кишлака Рарз, расположенного в верховьях Зеравшана. Услышав ответ, мой собеседник просветлел лицом и сказал, что не раз там бывал. В другой раз он вытащил из своего портфеля старую, пожелтевшую фотокарточку. «На этом снимке, который когда-то сделал я сам, запечатлены рарзские старики. Посмотрите, может узнаете кого».

Но сколько я ни всматривался, никого среди седовласых стариков узнать не смог. Показав на одного из них, Камол Садриддинович сказал: «Это дядя Сангин. К нему я и ездил».

Из рассказа Камола Айни в тот день я узнал, что рарзец по имени Сангин в своё время, как и другие его односельчане-отходники, ездил на заработки в Самарканд. Там его на базаре и заприметил устод, и потом он много лет служил у писателя в доме, вёл его хозяйственные дела.

«Дядя Сангин стал для нас как родственник, - вспоминая о тех днях, продолжил Айни. – Домулло (К.Айни так называл своего отца. – М.С.) в перерывах между работой любил беседовать с ним, интересовался говором жителей горных кишлаков, иногда делал пометки. Домулло говорил, что диалекты и наречия горцев остались такими же чистыми, как и их горные родники. Домулло утверждал, что, беседуя с горцами, необходимо находить и собирать, как крупицы золота, отдельные слова и обороты, сохранившиеся в первозданной чистоте, и вводить в литературный язык. Он и сам так поступал, когда составлял толковый словарь таджикского языка. Даже когда дядя Сангин ушёл со службы, наши связи не прекратились до самой его смерти».

К. Айни рассказал ещё один интересный и поучительный эпизод из жизни устода. Ещё до Великой Отечественной войны правительство подарило устоду легковую машину марки «Победа», выделили и шофёра. «На этой машине, - вспоминал Камаол Айни, - мы ездили на железнодорожный вокзал встречать Абулкосима Лахути, когда он впервые приехал в Самарканд навестить устода, и привезли его к нам домой».

Но когда началась война, устод принял решение отправить машину фронтовикам. «Сейчас не время для роскоши, - сказал домулло. – Если она пригодится фронту, будет лучше».

В одном из своих выступлений Лидер нации Эмомали Рахмон отметил:

- Благодаря независимости мы подняли идею национального самосознания на уровень государственной политики, национальный язык стал государственным, но основу всему этому в своих бессмертных творениях заложил ещё устод Айни. Поэтому мы заслуженно первым удостоили устода высоким званием Героя Таджикистана.