«Одноэтажные домики, булыжные мостовые, экзотические всадники на осликах, в белых чалмах и с длинными бородами, красиво дополняющие своеобразный пейзаж с далекими снеговыми горами, ярким солнцем на ослепительно голубом небе. Изредка проезжающая автомашина, поднимающая тучу пыли и нестерпимый зной.  А вечером прохлада, журчание арыка и звездное небо над головой. Поужинали горячими лепешками прямо из тандыра, холодные гроздья винограда лежали на них как на блюдах. По главной – Ленинской улице проходил караван. Звон верблюжьих  колокольчиков не тревожил спящих» - так описывали первый день прибытия в Сталинабад, в сентябре 1937 года артисты театра русской драмы, которые приехавшие из Москвы.

Тогда еще не было ни самого театра, ни его названия, ни здания, зато были отличные режиссеры и актеры, которые очень хотели работать. 

Летом 1937 года Всесоюзный комитет по делам искусств направил в Таджикскую ССР телеграмму-запрос. «Нужен ли русский театр в Сталинабаде?» - спрашивали чиновники из Москвы. «Русский театр не нужен. Пришлите нам лучше легковые автомобили», - ответили чиновники из местного управления по делам искусств. Как так получилось, что в Москве к ответной телеграмме из Таджикистана не прислушались, неизвестно, но через несколько месяцев после вопроса о русском театре в Сталинабаде машины не появились, а вот артисты – да.

Потомок французских мигрантов в России Георгий Павлович Менглет, ученик Алексея Дикого, как раз в 1937 году находился на перепутье. Его учителя арестовали, его ученикам грозила опасность, и тогда двадцатипятилетнему Менглету пришла в голову идея создать «театр Дикого». Только делать это нужно было где-нибудь в глубинке, подальше от Москвы, в отдаленной республике, желательно, где русского театра вообще никогда не было.

К этим характеристикам идеально подошел Сталинабад. Столица далекой республики, в которой «кроме тарантулов и скорпионов, обитали загадочные таджики и смельчаки русские». В первых числах сентября 1937 года Менглет вместе с другими московскими актерами прибыл в Сталинабад.

«…И вот Сталинабад. Все толпились возле окон. В жарком мареве чуть поблескивали снеговые вершины. На вокзале актеров встречали: пыль, жара и раздрызганная трехтонка (пятитонка?). Представителей партии и правительства не наблюдалось. Общественность представлял шофер Миша, белобрысый парень с облезлым носом. Во дворе Дома Красной Армии тоже никто не встретил. Ицкович убежал выяснять насчет квартир. Осеннее солнце жгло по-летнему», - вспоминали прибывшие актеры.

Солнце уже успело завалиться за горизонт, когда, наконец, актеры нашли свое первое пристанище - сад  Дома дехканина (здание снесенного Театра им. В. Маяковского). Там их ждали простые солдатские койки, застеленные чистым, хрустящим бельем.                       

«…Прохлада, журчание арыка и звездное небо над головой. Поужинали горячими лепешками прямо из тандыра, холодные гроздья винограда лежали на них как на блюдах.

По главной – Ленинской улице (ныне проспект Рудаки, - ред.), старой Азиатской дороге, проходил караван. Звон верблюжьих колокольцев не тревожил спящих», - описывали гости свою первую ночь в Сталинабаде.

 

В Сталинабаде искали венецианские кружева и боа из перьев. И находили

Открытие нового - и первого - театра решили приурочить к 20-летию Октябрьской революции, то есть к 7 ноября 1937 года. То есть до начала оставалось меньше двух месяцев. Пьеса была уже найдена – «Земля» Вирты, роли распределены. Нашелся и директор театра – Абрам Григорьевич Ицкович, «не комсомольского возраста, но энтузиаст».

Его энтузиазм проявился сразу; «папа», как окрестили директора актеры, обещал вырвать для переезда отдельный вагон. И он его получил. 

Впереди была еще куча дел, и все срочные: выбрать руководство, создать материальную базу, наладить работу творческого состава.

Вопрос с реквизитом тоже нужно было решать оперативно. В то время в Сталинабаде спасались от лагерей «раскулаченные» и «нэпманы». Было много потомственных дворян с фамилиями, которые были на слуху в царское время – Голицыны, Родзянко и др.

Сталинабад конца 30-х годов прошлого века напоминал Вавилон: русские и таджики, евреи и немцы, украинцы и армяне, коммунисты и авантюристы, бывшие белогвардейцы и красноармейцы, ссыльные казаки - все ютились кто где.

Ицкович поместил в газете объявление о покупке у населения старых фраков, смокингов, женских платьев и аксессуаров к ним. В считаные дни костюмерная заполнилась мужской одеждой начала века, венецианскими кружевами, боа из перьев. Был даже «розовый зонт от солнца в форме сердца на длинной ручке и канаусовое (из плотной шелковой ткани. – Прим. авт.) платье, совершенно новенькое, хотя и сшитое в прошлом веке (возможно, парижское)».

Несмотря на бытовые трудности – жили «кто в кибитках, кто в гостинице  - единственной в городе, кто в комнатах домиков, принадлежащих местному русскому населению; питались в столовой Дома Красной Армии преимущественно свиными отбивными», - приезжим артистам нравилось все.

К запланированной дате успевали, но, конечно, волновались.  «Трудно описать волнение артистов перед открытием занавеса, зал Дома Красной Армии был полон и, очевидно, тоже напряженно ждал решения вопроса – быть новому театру или нет? Вот прозвучали первые реплики. Они упали в такую внимательную тишину, чувствовалось такое страстное желание к восприятию прекрасного», - вспоминал народный артист СССР Николай Волчков.

«Земля» прошла с успехом, актеры ходили окрыленные, публика задыхалась от восторга. Всего за первый сезон выпустили 11 спектаклей.

«Наигрались всласть», - говорил актер Павел Беляев.

 

Другая планета

Несмотря на то, что изначально новый театр задумывался Менглетом как «театр Дикого», скоро стало понятно, что затея не удалась. Вместо него получился театр Менглета, отличавшийся всеми присущими ему чертами – оптимизмом, умением находить хорошее в плохом (по Станиславскому), забавное в страшном, доброе в злом, веселое в грустном. Конечно, на характер театра повлияла и сама республика: ее непривычный для москвичей уклад жизни и «загадочные таджики».

«Вскоре после приезда однажды на базаре я был поражен одним подмеченным мною качеством, присущим таджикам, - вспоминал Менглет. - Желая купить арбуз, я обратился к девочке, которая в то время заменяла куда-то ушедшего отца. По тому, как она выбирала арбуз, двигалась, смущалась, я почувствовал в этой хрупкой девчонке с черными большими глазами, с тонкими строгими чертами лица, с мягкими движениями рук, с длинными пальцами - удивительную естественную пластичность и музыкальность. Эти черты органически сплетались во всем ее облике. Позже я заметил эти свойства в игре таджикских артистов. Для таджикского артиста не составляет никакой трудности найти пластику образа, потому что эти качества идут от самой природы народа». 

Особенное вдохновение Менглет и все артисты театра получили в Кулябе – для москвичей это и вовсе была другая планета.

Куляб, куда труппа приехала с гастролями весной 1939 года, артисты назвали «старым поселением на равнине, у подножия трех-четырехтысячекилометровых вершин».

«Дикие громадные горы, ущелья, висячие мосты-овринги, тропинки вдоль пропасти, где человек проходит, держась за хвост своего локайского иноходца. Горы эти были границей античного мира. Немного южнее проходил со своими воинами Искандер – Александр Македонский. Здесь его имя хорошо знают, и тут он, по местному поверью, похоронен. Его гробницей считали вершину горы, хорошо видную из Куляба. Старый Куляб – город-кишлак – расположен вдоль берега горной речки Яксу, дальше – новое поселение, так называемое европейское… Окруженный высокой стеной, среди вековых чинар стоит мазар одного из сподвижников Тамерлана».

Но в эту размеренную жизнь уже вошли новые веяния. «Спокойную песню Востока перебивало тарахтение социализма. В мечетях, превращенных в клубы и чайханы, висела борода Маркса. Колхозы добрались и сюда», - вспоминали артисты театра.  

 

Театр на фронте                                                                                                                    

А потом началась Великая Отечественная война. Менглет тогда был главным режиссером театра, но очень надеялся, что его призовут на фронт, и ради этого даже оставил свой пост. Ему тогда было тридцать лет, но воинской специальности никакой. Коллеги-актеры уходили на фронт, он оставался в глубоком тылу, играл в спектаклях. Эта мысль не давала Менглету покоя. Но на все его заявления об отправке в действующую армию ему отвечали вежливым отказом.

Тогда Георгий Павлович решил пойти по другому пути. Чтобы хоть как-то помочь, он решил создать постоянно действующий (без возвращения в Сталинабад) таджикский фронтовой театр. С этим предложением  в 1943 году он отправился на прием к первому секретарю Компартии Таджикистана Протопопову с аргументами: «у казахов фронтового театра нет, у узбеков, киргизов и туркмен – только бригады артистов выезжают. Таджикистан может и должен послать на фронт свой театр». Протопопов согласился.

Спектакль-концерт, с которым актеры решили ехать на фронт, назвали «Салом, друзья!» Вели его девушки. Это был как бы множественный конферанс.

С 1942 года Таджикский фронтовой театр показывал его в действующей армии (в течение всей битвы на Курской дуге»; на 1-м и 2-м Белорусском и 1-м Украинском фронтах), закончив свой путь в Румынии весной 1944 года.

Из части в часть переезжали артисты, каждый раз играя спектакль «Салом, друзья!» как впервые. О том, как это было, вспоминает сам Менглет:

«Большинство кинофильмов врут, что артисты всегда красиво приезжали в войска и выступали на каких-то сценах. Ерунда все это: сцену я помню один-два раза, а в основном выступали в оврагах, сараях, обложившись стогами сена, реже на грузовиках. Одиннадцать концертов в день – норма. Бывало, что на сцене десять артистов, а зрителей два человека».

В отличие от многих других фронтовых театров и бригад театр под руководством Менглета имел красочное, праздничное оформление: красные и серые ширмы были изящны, на их фоне эффектно смотрелись белые концертные платья женщин и черные костюмы мужчин.

Начинали представление две главные «хозяйки» концерта – Шагодат Сидикова и Галина Степанова. В одинаковых платьях к зрителю выходили представительницы двух разных национальностей, совершенно не похожие друг на друга, но одинаково обаятельные и веселые. С удовольствием встречали солдаты и великолепного комика Мирбобо Зияева, наделенного редкой непосредственностью и народным юмором. Подолгу не отпускали со сцены и исполнительниц прославленных народных таджикских танцев Истат Барошоеву и Сарвар Ниязову.

Вспоминая этот период жизни, Менглет писал: «Перелистываю страницы записных книжек и дневников, которые очень нерегулярно и скупо вел во время наших фронтовых поездок, и перед глазами встают города, знаменующие наступление Советской Армии, армейские будни первого фронтового театра Таджикской ССР, художественным руководителем которого мне посчастливилось быть. Да. Посчастливилось! Именно так я ощущал возможность быть там, где решалась судьба нашей Родины, служить тем, кто защищал нашу свободу. Когда мы показали свой спектакль-концерт «Салом, друзья!» командующему Центральным фронтом Рокоссовскому, он одобрил нашу мирную направленность и сказал: «Хорошо, что на сцене не стреляют»…

В 1943 году труппа таджикского театра давала концерт  в городе Мозырь Белоруссии, а зрителями были бойцы и командиры 20-й таджикской горно-кавалерийской дивизии. В ее составе было очень много таджиков. На концерте их с почетом усаживали в первые ряды. С трепетом они слушали звуки своих родных музыкальных инструментов - дойры, карная, дутара; зачарованно смотрели на таджикские танцы.

В декабре 1944 года спектакль был представлен на смотре фронтовых театров, где непредвзятое жюри отметило его специальным дипломом. Этот смотр изменил судьбу самого Менглета: его заметил художественный руководитель театра имени Евгения Вахтангова Рубен Симонов и пригласил работать в свой театр.

«Симонов пригласил Менглета на роль Карандышева в «Бесприданнице». Менглет не отказался. Дикого в тот момент в Москве не было, но Дикий – будет в Москве! И если вернется к вахтанговцам, Жорику посчастливится работать с ним в одном театре», - вспоминала актриса Маргарита Волина.

Но, увы, поработать вместе им не удалось. Менглета неожиданно пригласили в труппу Театра сатиры, и он, не задумываясь, согласился, уйдя от вахтанговцев, даже не прощаясь. Позже он жалел о том, что не сумел правильно расставить точки над «и» в отношениях с людьми, которых уважал и любил. Но что случилось, то случилось: в 1945 году Менглет вступил в труппу Театра сатиры, где и проработал 56 лет.

В материале использованы фотографии из Центрального государственного архива РТ и из личного архива автора