В советские времена существовала хорошая традиция - попеременно в союзных и автономных республиках проводить Декады или Недели культуры, литературы и искусства той или иной республики, того или иного народа, выливавшиеся в настоящие праздники. С распадом СССР эта традиция приказала долго жить. Лишь спустя восемнадцать лет, в мае 1998 года, Дни Таджикистана вновь состоялись в Узбекистане. В Душанбе многие восприняли это событие с надеждой на потепление в отношениях двух соседних республик, ставших далеко непростыми после развала великой державы. Понятно, что в такой ситуации, прежде всего, страдает народ, простые люди. Тем более что таджики и узбеки - не просто соседи, они еще связаны и многовековыми узами родства и братства.

Вот почему Дни Таджикистана в Узбекистане вызвали живой отклик, как у нас, так и в соседней республике.

Я уже лет десять не был в Ташкенте, где мне некогда довелось учиться, и поэтому жадно вглядывался в знакомые улицы и площади. Как многое изменилось за это время. Узбекская столица раздалась ещё больше, бросалось в глаза несметное количество иномарок и световых реклам, на тротуарах неспешно гуляли люди.

В первый же день в величественном дворце «Туркестан» состоялся торжественный приём, на котором поочерёдно выступили президенты Ислам Каримов и Эмомали Рахмон, а таджикские и узбекские артисты дали совместный концерт. Затем глава Узбекистана в честь официальной делегации устроил пышный банкет в своей летней резиденции  «Дурмене».

Помню, как Ислам Каримов, восторженно отзываясь об искусстве таджикских артистов, о музыкальности таджикского языка, даже расчувствовался.

- Вот уже больше сорока лет я живу в Ташкенте, - произнося ответный тост, сказал он.  - Но детство моё связано с Самаркандом, и поэтому таджикская речь по сей день продолжает звучать в моих ушах. Я до сих пор помню поговорку, которую часто повторял мой отец: «Хирс мулло мешавад аз зарби чӯб, беадабро хар кучо диди, бикӯб». (Под палками медведь станет муллой (т.е. грамотеем, культурным). А невежу бей всегда, где бы ни встретился с ним).

На другое утро участники декады разъехались по разным направлениям  - в Бухару, Самарканд, Хорезм и Кашкандарьинскую область. Я возглавлял «бухарскую группу», куда вошли ансамбли «Зебо» и «Гулшан», наши прославленные артисты - Джурабек Муродов, Сурайё Касымова, Хасан Хайдар со своей очаровательной супругой-скрипачкой Нохид Зайналпур, писатели Гулназар, Юсуфджон Акобиров, Фарзона.

За несколько дней мы осмотрели все исторические достопримечательности  Бухары: Манораи Калон (Большой минарет), гробницы Исмоила Сомони и Баховаддина Накшбанда - крупнейшего представителя суфизма XIV века, резиденцию бухарских эмиров «Ситораи мохи хоса» (Звезда избранного месяца), побывали в Афшане и Гиждуване, где родились  Ибн Сино и Садриддин Айни.

Мы также посетили текстильный комбинат, социально-культурные учреждения, встречались с представителями интеллигенции, выступали по местному радио и телевидению.

Нас всюду принимали очень тепло, и мы воочию убеждались, как люди истосковались по таким встречам, они хотят жить в дружбе и согласии.

О незабываемых днях пребывания на гостеприимной бухарской земле, о впечатлениях, переполнявших наши сердца, я по возвращении в Душанбе рассказал через журнал «Таджикистан». Здесь же я хочу вспомнить о знакомстве с удивительным человеком, которое навело меня на интересные размышления.

Это произошло на торжественном вечере, устроенном накануне отъезда таджикских гостей из Бухары. Наши хозяева находились в приподнятом настроении, потому что за день до этого Бухарская область - главная житница Узбекистана, первой выполнила обязательство по сдаче зерна.

В своём заключительном слове я, как руководитель делегации, отметил, что в Таджикистане наш слух одно время привык к взрывам и автоматным очередям, а в Ташкенте и Бухаре допоздна звучат музыка и песни. «Дорожите миром и спокойствием»,  - обратился я к присутствующим, и зал ответил бурными аплодисментами.

Я заметил, что в почетном президиуме сидел также невысокий худощавый старик с длинными седыми волосами.

«Это Мутаваккил Бурханов»,  - кивнув в его сторону, тихо сказал Гулназар.

Я также с интересом взглянул на старика, потому что знал, что Мутаваккил Бурханов - известный композитор, автор гимна Узбекистана. Кстати, узбеки, как и мы, после обретения независимости, сохранили музыку к гимну, изменив лишь текст.

Конечно же, я не мог упустить такого случая, и в тот же вечер мы немного пообщались со старым композитором. Наша короткая беседа, как и со всеми коренными бухарцами, протекала на таджикском языке. Маэстро был немногословен, говорил тихо и вдумчиво. Мне запомнились его проникновенный взгляд, длинные нервные пальцы рук.

После этой встречи в памяти моей всплыли воспоминания таджикской поэтессы Гулчехры Сулеймановой об её отце  - поэте Пайраве, опубликованные в переводе Льва Кандинова в журнале «Памир».

В 1930 году Пайрав по настоянию С. Айни переехал из Бухары в Самарканд, где тесно сошёлся с профессором Абдурауфом Фитратом. Считая его своим духовным учителем, Пайрав отдавал ему на прочтение каждое своё новое стихотворение. В доме Фитрата его всегда принимали охотно ещё и потому, что жена профессора - Фотимахон, родная сестра Мутаваккила Бурханова, состояла в дальнем родстве с Пайравом. Она была значительно моложе своего именитого супруга, умна и хороша собой.

Однажды Фитрат сообщил, что хочет обзавестись новой мебелью, и попросил его найти покупателя на старую. Пайрав через некоторое время привел с собой молодого журналиста Абдусалома Рашиди. Этот юноша обладал красивой внешностью, был тактичен и обаятелен. Профессор отличался радушием и гостеприимством, и Абдусалом, даже после покупки мебели, продолжал посещать его дом. Догадавшись о возникшей большой любви между Фотимахон и Абдусаломом, профессор развёлся с женой и тяжело переживал случившееся.

Пайрава долго терзали мысли, что он невольно стал причиной несчастья своего учителя. Однажды он вместе с Рахимом Хошимом пришёл к Фитрату домой, чтобы хоть как-то утешить его. Фитрат, тщетно пытаясь утопить своё горе в вине, был пьян и плакал от безутешной тоски. В таком состоянии его после разрыва с женой можно было видеть часто. В тот день Фитрат прочитал душераздирающие стихи, в которые вложил всю свою любовь и боль утраты.

В воспоминаниях Гульчехры они напечатаны полностью, мы же приведем лишь часть:

Мой тюльпан из рук

Ушёл, лишь пест остался.

В ночи печали моей

Лунного света нет.

В траурный день мой

Солнечного света нет.

Стенаньям и терзаньям

Пределов нет.

Грудь разрываю я

Криком кричу я,

Ни с одной стороны

Отклика нет.

(Подстрочный перевод)

В тот день, когда хозяин забылся пьяным сном, друзья незаметно взяли рукопись и переписали стихотворение. Оно стало очень знаменитым, каждый читал его применительно к состоянию своей души, но мало кому было известно о том, кто истинный автор и кому оно посвящено.

Об этом Гульчехре спустя время рассказал большой друг её отца, литературовед и переводчик Рахим Хошим. Оказывается, Пайрав под впечатлением стихотворения Фитрата написал своё  - «Богбони гул» (Взрастивший розу), популярное и сейчас.

Эти воспоминания  мне были хорошо знакомы, я знал и о печальной участи Абдурауфа Фитрата, этого крупнейшего ученого и писателя, репрессированного в 1937 году.

О дальнейшей же судьбе Фотимахон Бурхановой и Абдусалома Рашиди я узнал лишь спустя годы из беседы с ветераном таджикской печати Камолом Яхьяевичем Афзали (1926-2003).

После того, как у молодой женщины распался брак с Фитратом, она вышла замуж за своего возлюбленного. У них родилась дочь - Дилбар. Но счастье это было непродолжительным. Неожиданно для всех Абдусалома Рашиди объявили врагом народа, и ему пришлось скрываться от преследования, а потом он ушел за кордон.

Отношение к семьям тех, кто получал ярлык «врага народа», хорошо известно. Тем не менее, жене Абдусалома разрешили переезд в Ташкент, где она стала работать диктором таджикских передач на узбекском радио. Позже туда устроились Расул Ходизода и Камол Афзали: первый являлся студентом факультета востоковедения САГУ, второй  - Ташкентского юридического института.

Фотимахон приходилось тяжело, но она стойко переносила все невзгоды и не хотела верить, что её муж - изменник Родины. Однажды она пришла на работу и с испугом рассказала, что её с некоторых пор вечерами до дома незаметно провожает какой-то хмурый человек в шляпе. Встревоженная женщина обратилась куда следует, но ей сказали, что этот человек из спецслужбы и что так будет лучше для неё. Видимо, уже тогда догадки в отношении невиновности мужа у неё стали появляться, но всей правды Фотимахон так и не суждено было узнать.

А правда заключалась в том, что Абдусалом Рашиди никогда не был ни врагом народа, ни изменником Родины. На его долю выпало стать резидентом советской разведки в Афганистане, и он в течение не одного десятка лет самоотверженно и безропотно исполнял свой долг. Появился в Ташкенте этот мужественный человек уже в солидном возрасте, с чистой совестью патриота, исполнившего свой долг. По приезде он посетил могилу своей верной супруги и сам умер на другой день.

Такая вот история, в водоворот которой были вовлечены многие известные люди, и которая ожила перед моим взором после встречи в Бухаре со старым композитором Мутаваккилом Бурхановым.

Что же касается дочери Абдусалома  и Фотимахон - Дилбар, она стала ученым-литературоведом и многие свои исследования посвятила жизни и творчеству Абдурауфа Фитрата.              

Это был один из самых просвещённых людей своего времени, яркой и в той же мере трагической личностью. Его знали и почитали крупнейшие русские востоковеды - Е.Э.Бертельс, А.Н.Болдырев и многие другие. Фитрат был одним из предводителей джадидов - сторонников буржуазно-либерального движения, ратовавших за прогрессивные реформы, прежде всего, в области образования. Джадиды приветствовали буржуазно-демократическую революцию в России, но не приняли Октябрьскую 1917 года с её главным воззванием: «Мы всё разрушим до основания и построим наш - новый мир!» «Зачем всё разрушать?!» - не соглашался Фитрат. Этого ему не простили. В этом заключалась трагедия целого поколения интеллигенции той эпохи, к которой принадлежал и профессор Абдурауф Фитрат.

И ещё о нём говорили: «Беназири куштанбоб», что означает - несравненный, но достойный убиения.