«Прохлада, журчание арыка и звездное небо над головой. Поужинали горячими лепешками прямо из тандыра, холодные гроздья винограда лежали на них как на блюдах. По главной – Ленинской улице проходил караван. Звон верблюжьих колокольцев не тревожил спящих» - так описывали свою первую ночь в Сталинабаде артисты театра русской драмы, которые приехали сюда из Москвы. Тогда еще не было ни самого театра, ни его названия, ни здания, зато были отличные режиссеры и актеры, которые очень хотели работать.  

Спустя 80 лет их последователи – труппа Русского драматического театра им. Вл. Маяковского - находятся почти в таком же положении.

Летом 1937 года Всесоюзный комитет по делам искусств направил в Таджикскую ССР телеграмму-запрос. «Нужен ли русский театр в Сталинабаде?» - спрашивали чиновники из Москвы. «Русский театр не нужен. Пришлите нам лучше легковые автомобили», - ответили чиновники из местного управления по делам искусств. Как так получилось, что в Москве к ответной телеграмме из Таджикистана не прислушались, неизвестно, но через несколько месяцев после вопроса о русском театре в Сталинабаде машины не появились, а вот артисты – да.

Потомок французских мигрантов в России Георгий Павлович Менглет, ученик Алексея Дикого, как раз в 1937 году находился на перепутье. Его учителя арестовали, его ученикам грозила опасность, и тогда двадцатипятилетнему Менглету пришла в голову идея создать «театр Дикого». Только делать это нужно было где-нибудь в глубинке, подальше от Москвы, в отдаленной республике, желательно, где русского театра вообще никогда не было.

К этим характеристикам идеально подошел Сталинабад. Столица далекой республики, в которой «кроме тарантулов и скорпионов, обитали загадочные таджики и смельчаки русские». В первых числах сентября 1937 года Менглет вместе с другими московскими актерами прибыл в Сталинабад.

«…И вот Сталинабад. Все толпились возле окон. В жарком мареве чуть поблескивали снеговые вершины. На вокзале актеров встречали: пыль, жара и раздрызганная трехтонка (пятитонка?). Представителей партии и правительства не наблюдалось. Общественность представлял шофер Миша, белобрысый парень с облезлым носом. Во дворе Дома Красной Армии тоже никто не встретил. Ицкович убежал выяснять насчет квартир. Осеннее солнце жгло по-летнему», - вспоминали прибывшие актеры.

Солнце уже успело завалиться за горизонт, когда, наконец, актеры нашли свое первое пристанище - сад Дома дехканина (здание снесенного Театра им. В. Маяковского). Там их ждали простые солдатские койки, застеленные чистым, хрустящим бельем.

«…Прохлада, журчание арыка и звездное небо над головой. Поужинали горячими лепешками прямо из тандыра, холодные гроздья винограда лежали на них как на блюдах.

По главной – Ленинской улице (ныне проспект Рудаки. – Прим. ред.), старой Азиатской дороге, проходил караван. Звон верблюжьих колокольцев не тревожил спящих», - описывали гости свою первую ночь в Сталинабаде.

Менглет Г. – народный артист, художественный руководитель таджикского фронтового театра и Бендет – директор этого театра.
архивное фото

В Сталинабаде искали венецианские кружева и боа из перьев. И находили

Открытие нового - и первого - театра решили приурочить к 20-летию Октябрьской революции, то есть к 7 ноября 1937 года. То есть до начала оставалось меньше двух месяцев. Пьеса была уже найдена – «Земля» Вирты, роли распределены. Нашелся и директор театра – Абрам Григорьевич Ицкович, «не комсомольского возраста, но энтузиаст».

Его энтузиазм проявился сразу; «папа», как окрестили директора актеры, обещал вырвать для переезда отдельный вагон. И он его получил.  

Впереди была еще куча дел, и все срочные: выбрать руководство, создать материальную базу, наладить работу творческого состава.

Вопрос с реквизитом тоже нужно было решать оперативно. В то время в Сталинабаде спасались от лагерей «раскулаченные» и «нэпманы». Было много потомственных дворян с фамилиями, которые были на слуху в царское время – Голицыны, Родзянко и др. Сталинабад конца 30-х годов прошлого века напоминал Вавилон: русские и таджики, евреи и немцы, украинцы и армяне, коммунисты и авантюристы, бывшие белогвардейцы и красноармейцы, ссыльные казаки - все ютились кто где.

Ицкович поместил в газете объявление о покупке у населения старых фраков, смокингов, женских платьев и аксессуаров к ним. В считаные дни костюмерная заполнилась мужской одеждой начала века, венецианскими кружевами, боа из перьев. Был даже «розовый зонт от солнца в форме сердца на длинной ручке и канаусовое (из плотной шелковой ткани. – Прим. ред.) платье, совершенно новенькое, хотя и сшитое в прошлом веке (возможно, парижское)».

Несмотря на бытовые трудности – жили «кто в кибитках, кто в гостинице  - единственной в городе, кто в комнатах домиков, принадлежащих местному русскому населению; питались в столовой Дома Красной Армии преимущественно свиными отбивными», - приезжим артистам нравилось все.

К запланированной дате успевали, но, конечно, волновались.  

«Трудно описать волнение артистов перед открытием занавеса, зал был полон и, очевидно, тоже напряженно ждал решения вопроса – быть новому театру или нет? Вот прозвучали первые реплики. Они упали в такую внимательную тишину, чувствовалось такое страстное желание к восприятию прекрасного», - вспоминал народный артист СССР Николай Волчков.

«Земля» прошла с успехом, актеры ходили окрыленные, публика задыхалась от восторга. Всего за первый сезон выпустили 11 спектаклей.

«Наигрались всласть», - говорил актер Павел Беляев.

Передвижной театр, выступающий в прифронтовых городах и селах в годы Великой Отечественной войны.
архивное фото

Как маяковцы учились у таджиков?

Несмотря на то, что изначально новый театр задумывался Менглетом как «театр Дикого», скоро стало понятно, что затея не удалась. Вместо него получился театр Менглета, отличавшийся всеми присущими ему чертами – оптимизмом, умением находить хорошее в плохом (по Станиславскому), забавное в страшном, доброе в злом, веселое в грустном. Конечно, на характер театра повлияла и сама республика: ее непривычный для москвичей уклад жизни и «загадочные таджики».

«Вскоре после приезда однажды на базаре я был поражен одним подмеченным мною качеством, присущим таджикам, - вспоминал Менглет. - Желая купить арбуз, я обратился к девочке, которая в то время заменяла куда-то ушедшего отца. По тому, как она выбирала арбуз, двигалась, смущалась, я почувствовал в этой хрупкой девчонке с черными большими глазами, с тонкими строгими чертами лица, с мягкими движениями рук, с длинными пальцами - удивительную естественную пластичность и музыкальность. Эти черты органически сплетались во всем ее облике. Позже я заметил эти свойства в игре таджикских артистов. Для таджикского артиста не составляет никакой трудности найти пластику образа, потому что эти качества идут от самой природы народа».  

Особенное вдохновение Менглет и все артисты театра получили в Кулябе – для москвичей это и вовсе была другая планета.

Куляб, куда труппа приехала с гастролями весной 1939 года, артисты назвали «старым поселением на равнине, у подножия трех-четырехтысячекилометровых вершин».

«Дикие громадные горы, ущелья, висячие мосты-овринги, тропинки вдоль пропасти, где человек проходит, держась за хвост своего локайского иноходца. Горы эти были границей античного мира. Немного южнее проходил со своими воинами Искандер – Александр Македонский. Здесь его имя хорошо знают, и тут он, по местному поверью, похоронен. Его гробницей считали вершину горы, хорошо видную из Куляба. Старый Куляб – город-кишлак – расположен вдоль берега горной речки Яксу, дальше – новое поселение, так называемое европейское… Окруженный высокой стеной, среди вековых чинар стоит мазар одного из сподвижников Тамерлана».

Но в эту размеренную жизнь уже вошли новые веяния. «Спокойную песню Востока перебивало тарахтение социализма. В мечетях, превращенных в клубы и чайханы, висела борода Маркса. Колхозы добрались и сюда», - вспоминали артисты театра.   

​​​​​​​Театр на фронте

А потом началась Великая Отечественная война. Менглет тогда был главным режиссером театра, но очень надеялся, что его призовут на фронт, и ради этого даже оставил свой пост. Ему тогда было тридцать лет, но воинской специальности никакой. Коллеги-актеры уходили на фронт, он оставался в глубоком тылу, играл в спектаклях. Эта мысль не давала Менглету покоя. Но на все его заявления об отправке в действующую армию ему отвечали вежливым отказом.

Тогда Георгий Павлович решил пойти по другому пути. Чтобы хоть как-то помочь, он решил создать постоянно действующий (без возвращения в Сталинабад) таджикский фронтовой театр. С этим предложением  в 1943 году он отправился на прием к первому секретарю Компартии Таджикистана Протопопову с аргументами: «у казахов фронтового театра нет, у узбеков, киргизов и туркмен – только бригады артистов выезжают. Таджикистан может и должен послать на фронт свой театр». Протопопов согласился.

Спектакль-концерт, с которым актеры решили ехать на фронт, назвали «Салом, друзья!» Вели его девушки. Это был как бы множественный конферанс.

С 1942 года Таджикский фронтовой театр показывал его в действующей армии (в течение всей битвы на Курской дуге»; на 1-м и 2-м Белорусском и 1-м Украинском фронтах), закончив свой путь в Румынии весной 1944 года.

Из части в часть переезжали артисты, каждый раз играя спектакль «Салом, друзья!» как впервые. О том, как это было, вспоминает сам Менглет:

«Большинство кинофильмов врут, что артисты всегда красиво приезжали в войска и выступали на каких-то сценах. Ерунда все это: сцену я помню один-два раза, а в основном выступали в оврагах, сараях, обложившись стогами сена, реже на грузовиках. Одиннадцать концертов в день – норма. Бывало, что на сцене десять артистов, а зрителей два человека».

В отличие от многих других фронтовых театров и бригад театр под руководством Менглета имел красочное, праздничное оформление: красные и серые ширмы были изящны, на их фоне эффектно смотрелись белые концертные платья женщин и черные костюмы мужчин.

Начинали представление две главные «хозяйки» концерта – Шагодат Сидикова и Галина Степанова. В одинаковых платьях к зрителю выходили представительницы двух разных национальностей, совершенно не похожие друг на друга, но одинаково обаятельные и веселые. С удовольствием встречали солдаты и великолепного комика Мирбобо Зияева, наделенного редкой непосредственностью и народным юмором. Подолгу не отпускали со сцены и исполнительниц прославленных народных таджикских танцев Истат Барошоеву и Сарвар Ниязову.

Вспоминая этот период жизни, Менглет писал: «Перелистываю страницы записных книжек и дневников, которые очень нерегулярно и скупо вел во время наших фронтовых поездок, и перед глазами встают города, знаменующие наступление Советской Армии, армейские будни первого фронтового театра Таджикской ССР, художественным руководителем которого мне посчастливилось быть. Да. Посчастливилось! Именно так я ощущал возможность быть там, где решалась судьба нашей Родины, служить тем, кто защищал нашу свободу. Когда мы показали свой спектакль-концерт «Салом, друзья!» командующему Центральным фронтом Рокоссовскому, он одобрил нашу мирную направленность и сказал: «Хорошо, что на сцене не стреляют»…

В 1943 году труппа таджикского театра давала концерт  в городе Мозырь Белоруссии, а зрителями были бойцы и командиры 20-й таджикской горно-кавалерийской дивизии. В ее составе было очень много таджиков. На концерте их с почетом усаживали в первые ряды. С трепетом они слушали звуки своих родных музыкальных инструментов - дойры, карная, дутара; зачарованно смотрели на таджикские танцы.

В декабре 1944 года спектакль был представлен на смотре фронтовых театров, где непредвзятое жюри отметило его специальным дипломом. Этот смотр изменил судьбу самого Менглета: его заметил художественный руководитель театра имени Евгения Вахтангова Рубен Симонов и пригласил работать в свой театр.

«Симонов пригласил Менглета на роль Карандышева в «Бесприданнице». Менглет не отказался. Дикого в тот момент в Москве не было, но Дикий – будет в Москве! И если вернется к вахтанговцам, Жорику посчастливится работать с ним в одном театре», - вспоминала актриса Маргарита Волина.

Но, увы, поработать вместе им не удалось. Менглета неожиданно пригласили в труппу Театра сатиры, и он, не задумываясь, согласился, уйдя от вахтанговцев, даже не прощаясь. Позже он жалел о том, что не сумел правильно расставить точки над «и» в отношениях с людьми, которых уважал и любил. Но что случилось, то случилось: в 1945 году Менглет вступил в труппу Театра сатиры, где и проработал 56 лет.

В материале использованы фотографии из Центрального государственного архива РТ и из личного архива автора